Маленькая барабанщица - Страница 133

К оглавлению

133

— Прага — я там был два года. Гавана, Куба — три. Ты была Куба?

Сидевший рядом с ней парень немного оживился.

— Я на Кубе не была, — призналась Чарли.

— Я теперь официально переводчик — испанский, арабский.

— Фантастика, — сказала Чарли. — Поздравляю.

— Переводить для вас, мисс Пальме?

— С утра и до вечера, — сказала Чарли, и все рассмеялись. Западная женщина все-таки восстановила свое достоинство.

Данни притормозил машину и опустил со своей стороны стекло. Прямо перед ними, посреди дороги, горел костер; вокруг сидели мужчины и молодые ребята в белых куфиях и боевой форме цвета хаки. Чарли вспомнила Мишеля — как он в своей деревне слушал рассказы путешественников, и подумала, что эти ребята устроили здесь, на улице, свою деревню. Данни притушил фары, и от костра поднялся красивый старик, потер спину и, шаркая, направился к ним с автоматом в руке; пригнувшись к окошку машины, он расцеловался с Данни. Их разговор перескакивал во времени вперед, назад. Чарли вслушивалась в каждое слово — ей казалось, что хоть что-то должна же она понять. Но, взглянув поверх плеча старика, она увидела нечто страшноватое: за ним молча полукругом стояли четверо его спутников, нацелив на машину автоматы; всем им было меньше пятнадцати.

— Наши люди, — сказал Чарли ее сосед уважительным тоном, когда они снова двинулись в путь. — Палестинские бойцы. Здесь наша часть города.

«И Мишеля — тоже», — не без гордости подумала она.


«Ты полюбишь их», — говорил ей Иосиф.

Чарли провела четыре ночи и четыре дня с ребятами и полюбила их — всех вместе и каждого в отдельности. Они стали первой из ее семей. Они перевозили ее с места на место, точно сокровище — всегда в темноте, всегда очень бережно. Она явилась так неожиданно, пояснили они с обезоруживающим сожалением: нашему Капитану необходимо немножко подготовиться. Звали они ее «мисс Пальме» и, возможно, действительно думали, что это ее настоящее имя. Первой ее спальней была комната наверху старого, поврежденного бомбой дома, в котором не было ни души. кроме попугая, оставшегося от бывших хозяев. Ребята спали на лестничной площадке, по одному, а двое других курили, пили сладкий чай из маленьких стаканчиков и вели беседу у костра за карточной игрой.

Ночи казались бесконечными, и, однако, ни одна минута не была похожа на другую. Сами звуки словно воевали между собой — сначала на безопасном расстоянии, потом приближались, перегруппировывались, а затем в страшном гомоне сражались друг с другом: здесь воздух разрывала музыка, там взвизгивали шины, выли сирены, а потом наступала глубокая, как в лесу, тишина. Самую скромную роль в этом оркестре играли выстрелы: застрекочут тут, забарабанят там, иной раз тихо просвистит снаряд. Однажды Чарли услышала взрыв смеха, но вообще человеческие голоса звучали редко. А однажды, рано утром, раздался настойчивый стук в дверь, и Данни с двумя мальчишками проскользнул на цыпочках к окну Чарли. Последовав за ними, она увидела машину, стоявшую на улице ярдах в ста от них. Из машины валил дым: она вдруг подскочила в воздух и перевернулась на бок, точно человек, спящий в постели. Волна горячего воздуха отбросила Чарли в глубь комнаты. Что-то упало с полки. Звук падения отозвался у нее в голове глухим стуком.

— Мирная жизнь, — произнес, подмигнув, самый красивый из мальчишек, и они все вышли из ее комнаты, блестя глазами и перешептываясь.

Неизменным было здесь лишь наступление утра. когда раздавался треск в приемнике и вслед за ним голос муэдзина призывал верующих к молитве.

Вторую ночь Чарли провела на верхнем этаже сверкающего стеклами многоквартирного дома. Перед ее окном высился черный фасад нового международного банка. За ним — пустынный пляж с заброшенными кабинками, словно на курорте в межсезонье. Одинокий купальщик выглядел здесь так же дико, как если бы кто-то вздумал плавать в пруду Серпентайн в Рождество. Однако наиболее дико выглядели здесь занавеси. Вечером, когда парни задернули их, Чарли не заметила ничего особенного. Когда же наступила заря, Чарли увидела змеистый след дырочек от пуль на стекле. Это было в тот день, когда она приготовила ребятам омлет на завтрак, а потом учила их игре в джинрамми на спички.

Третью ночь она спала над подобием военного штаба. Окна были зарешечены, на лестнице — следы от снарядов. На плакатах дети размахивали автоматами или букетами цветов. На каждой площадке стояли, прислонясь к стене, черноглазые вооруженные люди, а вся бесшабашная атмосфера напоминала лагерь Иностранного легиона.

— Наш Капитан скоро примет тебя, — время от времени мягко заверял ее Данни. — Он готовится к встрече. Это великий человек.

Она уже стала понимать, что когда араб улыбается, значит, предстоит отсрочка. Желая чем-то занять ее мысли, Данни стал рассказывать про своего отца. Проведя двадцать лет в лагерях, старик, видимо, слегка тронулся от отчаяния. И вот как-то утром, еще до восхода солнца. он сложил свои немногочисленные пожитки в мешок и, ни слова не сказав своей семье, отправился через заграждения, устроенные сионистами, лично требовать назад свою ферму. Данни и его братья выскочили следом за стариком, но лишь увидели вдали его маленькую согбенную фигурку — он шел по долине дальше и дальше, пока не подорвался на мине.

За эти четыре дня — о чудо! — Чарли все больше и больше влюблялась в них. Ей нравилась их застенчивость, их неиспорченность, дисциплинированность и власть над ней. Она любила в них и своих тюремщиков, и своих друзей. Тем не менее они так и не вернули ей паспорт, и если она слишком близко подходила к их автоматам, отступали, глядя на нее недобрым, твердым взглядом.

133